Творчество Алексея Малых ставит крест на весьма сомнительном базаровском афоризме: природа — не храм, а мастерская. Чтобы созидать, не обязательно все окрест вырубать. Можно и просто подобрать в лесу или где-то у реки сухую жердочку или горбыль для инсталляций, что и делает художник, которого многие друзья не без оснований подозревают в «шаманизме», чему он сам не преминул потрафить названием своей экспозиции.

Толчком к ее созданию стала одноименная поэма Велимира Хлебникова, написанная в 1912-м и вошедшая год спустя во второй выпуск футуристического альманаха «Садок судей». Нашему брату она может быть интересна по многим причинам. Хотя бы использованием украинских словечек вроде «телепень», к которым поэт-будетлянин всегда был «неравнодушен», или символики нашего двуколора; «глаз голубых блестел стожар, прося у желтого ночлега». Художника же «рубежа веков/тысячелетий» в «Шамане и Венере» не может не зацепить гениальное ощущение кризиса традиционной эстетики, а еще — плотная вязь вещественных примет: «золото и мел», «вервия», «камень дикий, как кровать», словно поэт мыслил на фактурном языке коллажей и инсталляций.

Все это обнаруживаем в серии новых работ Алексея Малых, размещенных в двух залах галереи на Андреевском спуске. Все же не зря художник является постоянным участником семинаров по лэнд-арту в Могрице на Сумщине, а также многие месяцы в году проводит в своем доме, высоко в Карпатах, окруженный небом, камнем и землей: главное слово в его живописных объектах отдано языку простых фактур, словно «заколдовывающих» зрительский глаз. И словно глаз, проглядывает кипучая киноварь в прорехе холщевины, которой здесь налеплено поболее, чем краски. А также — изящных по конфигурации кусков древесной коры, речных ракушек, камней-голышей, птичьих перьев. Безукоризненное чувство ритма объединяет все эти произведения, возводит их простоту в высший ранг совершенства. Первознаки-пентаграммы возникают под сурдинку, узорчато выдавливаемые в красочной массе. Либо же — на поверхности шестов: силуэты лошадок, елочек, рыбьи костяки, геометрические фигуры. Хотя привычная для Малых колористическая ярь и прорывается кое-где в работах, художник на сей раз неожиданно лаконичен. Это скорее пробы неортодоксального алфавита, чем колдовские экзерсисы.

Кстати, для легковерных: «шаманизм», понятно, метафора. Художника, в мастерской которого висит деревянное распятие из старой молдавской церкви (подарок приятеля), трудно заподозрить в последовательном язычестве. Да и внешне он скорее смахивает на степенного старообрядца, нежели на косматого шамана-монгола из футуристической поэмы. Да и в работах — нет, нет, да и взблеснет лукаво шляпка гвоздя. Архаика была и остается для Алексея Малых великолепной игрой, тем не менее, выступающей действенной альтернативой творческому прагматизму иных мастеров, если чем и удивляющих, то творческим бесплодием или самоповторами. Но это не о Малых: он, даже меняясь, остается собой. А в «шаманстве» — все же человеком XXI века.